Неточные совпадения
С
ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней
возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
— Четыре года ездила, заработала, крышу на дому перекрыла, двух коров
завела,
ребят одела-обула, а на пятый заразил ее какой-то голубок дурной болезнью…
«Наши
ребята, — продолжал он, — наелись каких-то стручков, словно бобы, и я один съел — ничего, годится, только рот совсем
свело, не разожмешь, а у них животы подвело, их с души рвет: теперь стонут».
Через полчаса мы тронулись дальше. Я оглянулся назад.
Ребята по-прежнему толпились на берегу и
провожали нас глазами.
Выбежать поиграть,
завести знакомство с
ребятами — минуты нет. В «Олсуфьевке» мальчикам за многолюдностью было все-таки веселее, но убегали
ребята и оттуда, а уж от «грызиков» — то и дело. Познакомятся на улице с мальчишками-карманниками, попадут на Хитровку и делаются жертвами трущобы и тюрьмы…
Гребли четыре человека здоровых молодых
ребят, а человек шесть мужиков, на другой лодке, стали
заводить и закидывать невод.
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час, а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я тебя с
ребятами до дороги
провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
— Сдали. А у полкового еще не спят. Прямо к нему
свели. А какие эти, братец ты мой, гололобые
ребята хорошие, — продолжал Авдеев. — Ей-богу! Я с ними как разговорился.
Некоторые из них бегали по платформе к кадке с водой, чтобы напиться, и, встречая офицеров, умеряя шаг, делали свои глупые жесты прикладывания руки ко лбу и с серьезными лицами, как будто делали что-то не только разумное, но и очень важное, проходили мимо них,
провожая их глазами, и потом еще веселее пускались рысью, топая по доскам платформы, смеясь и болтая, как это свойственно здоровым, добрым молодым
ребятам, переезжающим в веселой компании из одного места в другое.
— Молчи! — сурово сказал отец, усаживая её. — Я свиньям не потатчик. Эй,
ребята, проводите-тка дорогих гостей по шее, коли им пряники не по зубам пришлись!
— И всё это от матерей, от баб. Мало они детям внимания уделяют, растят их не из любви, а чтоб скорей свой сок из них выжать, да с избытком! Учить бы надо ребят-то, ласковые бы эдакие училища
завести, и девчонкам тоже. Миру надобны умные матери — пора это понять! Вот бы тебе над чем подумать, Матвей Савельев, право! Деньги у тебя есть, а куда тебе их?
Допытывался, о чём старик говорит, что делает, успокоил я его, дал трёшницу и даже за ворота
проводил. Очень хотелось посоветовать ему: вы бы,
ребята, за собой следили в базарные дни, да и всегда. За чистыми людьми наблюдаете, а у самих носы всегда в дерьме попачканы, — начальство!
— — Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были. Приедет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать положу, а к нему поеду, подарок, пешкеш,
свезу. Так-то люди делают, а не то что как теперь: только и забавы у
ребят, что семя грызут, да шелуху плюют, — презрительно заключил старик, представляя в лицах, как грызут семя и плюют шелуху нынешние казаки.
У англичан вон военачальник Магдалу какую-то, из глины смазанную, в Абиссинии взял, да и за ту его золотом обсыпали, так что и внуки еще макушки из золотой кучи наружу не выдернут; а этот ведь в такой ад
водил солдат, что другому и не подумать бы их туда вести: а он идет впереди, сам пляшет, на балалайке играет, саблю бросит, да веткой с ракиты помахивает: «Эх, говорит,
ребята, от аглицких мух хорошо и этим отмахиваться».
— Спасибо,
ребята! Сейчас велю вам выкатить бочку вина, а завтра приходите за деньгами. Пойдем, боярин! — примолвил отец Еремей вполголоса. — Пока они будут пить и веселиться, нам зевать не должно… Я велел оседлать коней ваших и приготовить лошадей для твоей супруги и ее служительницы. Вас
провожать будет Темрюк: он парень добрый и, верно, теперь во всем селе один-одинехонек не пьян; хотя он и крестился в нашу веру, а все еще придерживается своего басурманского обычая: вина не пьет.
— Бегут!.. — вскричал Кирша. — Так вам и делать нечего. Прощайте,
ребята! я один поеду. Ну, знатная же будет пожива нижегородцам! Говорят, в польском стане золота и серебра хоть возами
вози!
Эй! постойте,
ребята,
отведите его в мирскую избу.
Затем местные Милоны Кротонские показывали свою силу, бабы
водили хороводы, молодые
ребята влезали на мачту.
— Шабаш,
ребята! — весело сказал Глеб,
проводя ладонью по краю лодки. — Теперь не грех нам отдохнуть и пообедать. Ну-ткась, пока я закричу бабам, чтоб обед собирали, пройдите-ка еще разок вон тот борт… Ну, живо! Дружней! Бог труды любит! — заключил он, поворачиваясь к жене и посылая ее в избу. — Ну,
ребята, что тут считаться! — подхватил рыбак, когда его хозяйка, сноха и Ваня пошли к воротам. — Давайте-ка и я вам подсоблю… Молодца, сватушка Аким! Так! Сажай ее, паклю-то, сажай! Что ее жалеть!.. Еще, еще!
— Эй,
ребята, нет ли гривен шести — молодцу душу
отвести?
— Ну, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — слушал я, брат, тебя: не в батюшку ты пошел! Тот был мужик умный: а ты, глупая голова, всякой нехристи веришь! Счастлив этот краснобай, что не я его
возил: побывал бы он у меня в городском остроге. Эк он подъехал с каким подвохом, проклятый! Да нет,
ребята! старого воробья на мякине не обманешь: ведь этот проезжий — шпион.
— Коня! — закричал он вдруг, будто пробудившись от сна. Дайте мне коня… я вас
проведу,
ребята, мы потешимся вместе… вам вся честь и слава, — мне же… — он вскочил на коня, предложенного ему одним из казаков и, махнув рукою прочим, пустился рысью по дороге; мигом вся ватага повскакала на коней, раздался топот, пыль взвилась, и след простыл…
— Важно! На отличку! Спасибо, спасибо, молодайка! — кричали
ребята. А Настя вся закраснелась и ушла в толпу. Она никогда не думала о словах этой народной оперетки, а теперь, пропевши их Степану, она ими была недовольна. Ну да ведь довольна не довольна, а из песни слова не выкинешь.
Заведешь начало, так споешь уж все, что стоит и в начале, и в конце, и в середине. До всего дойдет.
Сергей ходил, замотав горло пунсовым платком, и жаловался, что у него что-то завалило горло. Между тем, прежде чем у Сергея зажили метины, положенные зубами Зиновия Борисыча, мужа Катерины Львовны хватились. Сам Сергей еще чаще прочих начал про него поговаривать. Присядет вечерком с молодцами на лавку около калитки и
заведет: «Чтой-то, однако, исправди,
ребята, нашего хозяина по сю пору нетути?»
— Эй, брат!..
Ребята! Да вы
проведите ее.
— Пей,
ребята! — крикнул Коновалов. — Пей!
Отводи душу — дуй вовсю!
Здесь дело было уже вот в чем: кто-то из
ребят скотницы стянул лапоть Голиндухи, прислоненный к печке для просушки, и, привязав к нему бечевку, стал
возить его по полу.
Всех жуковских
ребят, которые знали грамоте,
отвозили в Москву и отдавали там только в официанты и коридорные (как из села, что по ту сторону, отдавали только в булочники), и так повелось давно, еще в крепостное право, когда какой-то Лука Иваныч, жуковский крестьянин, теперь уже легендарный, служивший буфетчиком в одном из московских клубов, принимал к себе на службу только своих земляков, а эти, входя в силу, выписывали своих родственников и определяли их в трактиры и рестораны; и с того времени деревня Жуково иначе уже не называлась у окрестных жителей, как Хамская или Холуевка.
— А, опять у меня на плотине отдыхать задумал? Видишь ты, какую себе моду
завел. Погоди, поставлю на тот год «фигуру» (крест), так небойсь, не станешь по дороге, как в заезжий дом, на мою плотину заезжать… Э, а что ж это он так шумит, как змеек с трещоткой, что
ребята запускают в городе? Надо, видно, опять за явором притаиться да посмотреть.
В то время старичок этот был уж в отставке и жил себе в Николаевске на спокое, в собственном домишке. И по старой памяти все он с нашими
ребятами из вольной команды дружбу
водил. Вот сидел он тем временем у себя на крылечке и трубку покуривал. Курит трубку и видит: в Дикманской пади огонек горит. «Кому же бы это, думает, тот огонек развести?»
Сотский(
отводя в сторону Лизавету и заглядывая в дверь). Кликните,
ребята, Никона. (Сажает Лизавету на кресло.) Ну, садись вот тут… не хочешь ли водицы испить?
— Однако мне пора в Москву, — сказал он вдруг, вставая. — Пойдем все ко мне,
ребята.
Проводите меня… и чаю напьемся.
Приказный чертенок. Не в счете дело. Счетом хоть и немного, всего 1350 человек, да хороши
ребята. Такие
ребята, что заместо чертей отвечать могут. Сами лучше чертей людей смущают. Новую моду я им
завел.
—
Ребят в семинарию
свез. Да в консисторию требовали, — сказал поп Сушило.
А между тем Сережа, играючи с
ребятами, то меленку-ветрянку из лутошек состроит, то круподерку либо толчею сладит, и все как надо быть: и меленка у него мелет, круподерка зерно дерет, толчея семя на сбойну бьет.
Сводил его отец в шахту [Колодезь для добывания руд.], а он и шахту стал на завалинке рыть.
Весной ли, бывало, как девки за околицей зачнут хороводы
водить да песни играть, по осени ль как на супрядках они собираются, о Пасхе ли на качелях, о Святках ли на игрищах, о Масленой на ледяных горах, что ставились
ребятами по крутым спускам, прямо над прорубями, — Карп Алексеич тут как тут…
— Я очень рад, что ты, наконец, надумал, — встретил я его, — пора уж бросить скрытничать и
водить нас за нос, как малых
ребят. Что же ты надумал?
Веревки на вислых качелях, на улице, закинули вверх, чтобы не качалися; не позволяли девкам «
водить танкъ» и «играть (петь) песни»; били
ребят, которые играли в казанкъ и в свайку.
Пропагандируй, внушай, брат, исподволь, развивай незаметно свою идею, долби их, как капля камень, а они
ребята добрые — небойсь, разнесут твою идею по белому свету,
проведут ее и в печать, и в общество, в массы, да еще будут думать при этом, будто твоя идея их же собственное изобретение.
Она съездила в деревню затем, чтобы над могилой мужа воздвигнуть приличный мавзолей,
свести свои счеты да дела и забрать своих
ребят, которых намеревалась поместить в Петербурге в полный пансион к одному педагогу.
— Здесь,
ребята,
сведем жив огонь на землю!
Тут мы, молодыми
ребятами, бывало
проводили целые ночи до бела света, слушая того, кто нам казался умнее, — кто обладал бульшими против других сведениями и мог рассказать нам о Канте, о Гегеле, о «чувствах высокого и прекрасного» и о многом другом, о чем теперь совсем и не слыхать речей в садах нынешнего Киева.
Вот какая история происходила в этой квартире. Пропивши шаль, Путохин уж больше не возвращался домой. Куда он исчез, я не знаю. После того как он пропал, старуха сначала запила, а потом слегла. Ее
свезли в больницу, младших
ребят взяла какая-то родня, а Вася поступил вот в эту прачечную. Днем он подавал утюги, а ночью бегал за пивом. Когда из прачечной его выгнали, он поступил к одной из барышень, бегал по ночам, исполняя какие-то поручения, и его звали уже «вышибалой». Что дальше было с ним, я не знаю.
— Из деревни стрельбы не слыхать. Командир полка говорит: «Ну,
ребята, струсил япошка, удрал из деревни! Идем ее занимать». Пошли цепями, командиры матюкаются, — «Равняйся, подлецы! Не забегай вперед!» Ученье устроили; крик, шум, на нас холоду нагнали. А он подпустил на постоянный прицел да как пошел жарить… Пыль кругом забила, народ валится. Полковник поднял голову, этак
водит очками, а оттуда сыплют! «Ну,
ребята, в атаку!», а сам повернул коня и ускакал…
— Работа в нашей ячейке — ни к черту не годная. Ты только речи говоришь да резолюции
проводишь, а все у нас идет самотеком.
Ребята такие, что мы только компрометируем ленинский комсомол. Членских взносов не платят по два, по три года, девчата только о шелковых чулках думают, губы себе мажут,
ребята хулиганят. Кто самые первые хулиганы на все Богородское? Спирька Кочерыгин да Юрка Васин, — наши
ребята. Надо таких всех пожестче брать в оборот. Не поддадутся — вон гнать.
— Вот негодяй! Слыхал ты, как он коммуну
провел в Сосновке? Нагнал своих
ребят из других деревень — приезжих и местных — и их голосами
провел в Сосновке коммуну. А из сосновcких никто за коммуну не голосовал. И вот вам пожалуйте — коммуна! Можешь представить, какая прочная будет коммуна?
Вечер
провела в клубе текстильщиков. Один парень поцеловал меня при
ребятах, я реагировала, как на щекотку,
ребята смеялись. Так и надо было сделать: глупо было бы показывать обиду, от этого они бы только еще больше смеялись.
Жандармы, которым была поручена развозка арестантов и охрана их в суде, были прекрасные
ребята, любезные, непридирчивые и редко в чем отказывали заключенным; так, например, для лиц более приличных они
отводили отдельную комнату, приносили из ресторана завтрак, обед, вино и пиво.
Вечером ездили на Брянский вокзал [Теперь Киевский вокзал.]
провожать наших
ребят, командированных на работу в деревне. Ждали отхода поезда с час. Дурака валяли, лимонадом обливались, вообще было очень весело. Назад вместе шли пешком вдвоем. Перешли Дорогомиловский мост [Теперь Бородинский мост.], налево гранитная лестница с чугунными перилами — вверх, на Варгунихину горку, к раскольничьей церкви.
Крестьяне доделывают постройки,
возят навоз, скотина голодает на высохшем пару, ожидая отавы. Коровы и телята зыкаются с поднятыми крючковато хвостами, бегают от пастухов со стойла.
Ребята стерегут лошадей по дорогам и обрезам. Бабы таскают из леса мешки травы, девки и девочки вперегонку друг с другом ползают между кустов по срубленному лесу, собирают ягоды и носят продавать дачникам.